Так и случилось, что я родился поздней осенью в Архангельске в 1938 году, в соответствующем отделении больницы водников им. Н.А. Семашко на берегу Северной Двины, которая была ведомственной больницей Северного морского пароходства. О чем думали родители в это время, мне неизвестно. Назвали меня при рождении Владимиром (Вовкой). Это имя было наиболее популярно для мальчиков в то время.
Однако моя мама, Батыгина Надежда Ивановна, студентка-второкурсница медицинского института 19 лет от роду, в связи с моим появлением на свет стала испытывать большие трудности в учебе. Весной ей предстояло готовиться к очередной сессии, где нужно было сдавать экзамены по анатомии, физиологии, гистологии. Мое появление вызвало озабоченность даже у руководства АГМИ: отчислять за такой проступок хорошую студентку им не хотелось.
А мой папа, Пащенко Петр Александрович (25 лет), молодой инженер-судостроитель завода «Красная кузница», также столкнулся в эту пору с большими проблемами, так как для проживания своей семьи имел в деревянном доме на втором этаже маленькую комнатку в коммунальной квартире без каких-либо удобств и возможностей ухода за новорожденным. Рассказывали, что в моем воспитании тогда принимали участие многие подруги Надежды Ивановны из ее студенческой группы, соседи по дому и даже маленький соседский мальчик, который впоследствии угодил в тюрьму за какой-то серьезный проступок. Наш дом стоял на углу Новгородского проспекта и улицы Карла Маркса в Архангельске. Он цел даже до сих пор.
Сложную ситуацию, вызванную моим появлением на свет, разрешила моя бабушка Анна Степановна, которая весной приехала в Архангельск и увезла меня в Вологду. Так в начале лета 1939 года я и оказался в деревне Порозово Вологодской области, рядом с молокозаводом, в доме, где жил мой дедушка Иван Никандрович. Я понимаю, что мне сильно повезло с бабушкой и дедушкой — они меня очень любили и заботились обо мне.
Повезло мне еще и потому, что я прожил в этой вологодской деревне у бабушки и дедушки все то время, когда была Великая Отечественная война. Когда она началась, мне было уже почти 3 года (точнее, 2 года и 7 месяцев). А, как известно, в Архангельске во время войны был голод, который историки сравнивают с тем страшным голодом, что унес жизни многих жителей блокадного Ленинграда. Не говоря уже о бомбежках фашистской авиации, от которых горели дома, гибли люди… Так что еще вопрос, выжил бы я или нет, останься я в Архангельске.
Людей, чье детство пришлось на тяжелые годы войны, сейчас называют «детьми, опаленными войной». Но, благодаря бабушке и дедушке, я избежал участи многих своих современников. Мое детство не искалечила война. Что сказать: посчастливилось.
В родной город Архангельск я приехал уже после войны и в первый класс мужской 23-й школы пошел в 1946 году, когда мне было уже 7 лет и 9 месяцев — почти 8 лет. Здесь, в этом, можно сказать, прифронтовом городе, все было по-другому. В Архангельске в первые годы после войны всюду были видны ее следы: разрушенные бомбежкой здания в центре города, госпитали раненых, бомбоубежища на берегу реки, окопы для зениток, военные катера, очереди за хлебом и продуктами по карточкам, подростковый бандитизм, рассказы о войне. В этих суровых послевоенных условиях я частно вспоминал о жизни в Порозове, мечтал вернуться туда.
О нашей жизни тогда в деревне и потом в Архангельске мне и хотелось бы рассказать, вспомнить о том, как жилось в то историческое время в Вологодской области в деревне Порозово, в месте, где в реку Вологда вливается река Масляная.
Тогда я был маленьким мальчиком, которого все звали просто Вовкой.